Владимир Буров - Альфа Центавра [СИ]

— Ты вместе с ним сидел? Амер было дернулся, как подстреленный, но еще норовистый конь, но понял:

— Она всё помнит. — Не надо было болтать по ночам, но с другой стороны:

— Где еще можно поговорить спокойно, от души, как после этого дела, ибо в тюрьме только два дела:

— Думать о побеге, да слушать более говорливых пропагандистов и агитаторов. — Их имена и вспоминать тошно, а тем более, какой это удар узнать о приближение двоих из них на своем торжественном банкете, посвященном посвящению в:

— Главно-командую-щи-е-е.

— Пусть скажет, кто она, — вякнул опять сиделец с последнего ряда.

— Предъявите ваши пароли и пароли-пе, — сказал Амер-Нази в надежде, что не знает этих троих. Хотя како не знаю, Махно, может и да, но Соньку точно:

— Кажется узнал. — И более того, видел: ошивается здесь уже два дня. Почему Лева не арестовал ее сразу — непонятно. А с другой стороны:

— Чего здесь непонятно? — ибо видно, он ходит, как затраханный выше некуда. Да и без как очевидно. Контрразведчик, а чтобы трахнуться по-настоящему все равно очень хочется, ибо:

— А многие ли нас любят? — Нет. Сонька была способна заставить даже мертвого застонать от наслаждения. И даже сам хотел поставить стражу к Дыбенке, чтобы не вытянула его опять сюды-твою, командовать наступательной операцией, за которую потом при счастливой-то жизни — авось — скверы будут украшать памятниками.

— Я могу сказать, кто я, но боюсь никто не поверит. Поэтому предлагаю:

— Если меня не узнает почти не приходящий в сознание Паша Дыбенко, пойду простым командиром Заградотряда. Могла бы и впереди, на белом коне с яблоками, но не люблю, когда меня подгоняют, как скотину.

И толпа двинулась с бокалами и рюмками в одной руке, и бараньими ребрами во всех остальных к большой — коек на шесть-восемь палатке. Дыбенка лежал у костра недалеко от своего шатра, и дышал, как он думал:

— Запахом победы. — Ибо дым хорошо пахнет. При приближении процессии он чуть-чуть повернул голову, а потом и приподнялся, как все надеялись:

— Для последнего прощания, — ибо большее было бы страшновато. Но это только казалось, что страшновато, а когда паря — как назвал его мужик с последнего ряда — совсем встал перед Коллонтай:

— Как лист перед травой, — в ужасе побежала назад, а некоторые так просто рассыпались в кусты, кто куда, как сказал Лева Задов, — а я в сберкассу. В том смысле, что:

— Время прятать клад — пришло.

Амер-Нази вызвал Леву Задова и приказал:

— Пока никого не арестовывать, ибо пусть.

— Да, сэр, пусть. Сами сдохнут, — ответил Лева. Тем не менее, Амер повел войска на штурм Царицына. И не просто пошел, а:

— В психическую. — Как любил Василий Иванович:

— Та-тата-та-та-та, та-тата-та-та-та, та-тата-та-та-та! — На ремне через плечо у каждого маузер, в руках Льюис. И действительно, в первой шеренге так и было:

— Лью у каждого.

— Откуда?

— Прислали.

— С Альфы Центавра?

— Не обязательно, как танки из Англии и Америки.

— Немцы нам ничего не дают?

— Маузеры, кажется, они прислали.

— Эшелон?

— Куда там эшелон, больше, и намного, чтобы все. Могли застрелиться. Однако Амер-Нази так и собиравшийся сделать — не сделал. Почему?

Понял, они там — Лева Задов ориентировочно показал на Альфу Центавра, надеясь попасть на авось, ибо где-то она всё равно должна быть — не всё продумали:

— Уполномоченный Представитель не прибыл.

— Не веришь, я его сам чувствовал на расстоянии. Кстати:

— Выпить хочешь?

— Спасибо, буду.

— Хорошо, тогда в другой раз. Так можно, конечно, говорить, но не с Левой Задовым. Другой бы возразил, но Лева не любил усложнять, и просто налил себе сам, да сразу две рюмки — большие.

— Между прочим, это Хеннесси, я специально припас на случай встречи моего друга с Зоны.

— Я вам еще не сказал?

— Сказал, наверное, если мы за это выпили почти полбутылки дорогущего коньяка. Но что — не знаю. Повтори, пожалуйста.

— На них напали.

— Кто?!

Да, друзья мои, спокойно никому не живется, на Санчо Панса и его Дон Кихота напали лихие люди. Хотя такая информация не удовлетворила Амера абсолютно.

— Почему? — спросил Лева.

— Потому что они сами кого хочешь.

— Что? Зарэжут?

— И не только. А столкнулись на этом пустынном до утра поле Дроздовский на Эспи, и Василий Иванович на Фрю. Василий пришел в тюрьму, где прозябал Фрай и предложил:

— Бежать вместе. Фрай с колбасой в одной руке — в другой ничего не было за отсутствием того, чтобы для этого было нужно — хлеба — встретил парня с тенью подозрения, ибо отчетливо понимал:

— Хочет увести из Царицына, — но видимо придется.

Дроздовский и Эспи долго путешествовали по соседним деревням, в ожидании подходящего момента, чтобы ударить в тыл наступающей армии, пока не поняли:

— По всем деревням не просто так делают облавы и сиськи-миськи расстреливают их народонаселение, а ищут их. Так вот именно:

— Наугад. Ребята узнали, что их ждут в армии Белых, как спасителей, так как. Так как:

— Там больше никого не осталось.

— Я не могу поверить в такую счастливую случайность, — сказал Дроздовский.

— Я верю, — сказал Эспи. — И вопрос только в том:

— Веришь ли ты мне?

— Я не могу верить лошади.

— У меня человеческое лицо.

— Хорошо сказано. И знаешь почему?

— Почему?

— Потому что это неправда.

— Это потому, что по-вашему на Земле нет вообще человеческих лиц?

— Хорошо, будешь моим телохранителем, — сказал Дроздовский.

— Я хочу быть лошадью, — сказал Эспи.

— И лошадью по совместительству.

— В каком смысле?

— Будешь заседать в контрразведке.

— Так мы идем к Белым.

— У них тоже есть контрразведка.

— Да? Не знал. Они были счастливы, как Гвиневера и Ланселот, встретившись случайно в лесу, но понимая, что:

— Всё равно будут вместе. — Несмотря на серьезные притязания Короля Артура, и других его доблестных воинов, и слуг. Гвиневера уже тогда понимала, что не надо:

— Давать всем, хотя и очень хочется, а наоборот, сдерживаться, и найти такого, который заменит всех. Когда люди могут быть счастливы вместе? Только понимая, что:

— Скоро расстанутся навсегда. И чуть ли не в чистом поле — в небольшом лесу, разделяющем два больших поля — увидели такую же, как они сами картину. И это был, соблазненный Изольдой мистер Фрай. И она сама, правда, не собственной персоной.

— Уступите дорогу! — крикнул Дроздовский.

— Нет, — ответил Василий Иванович, — а это был он, если кто не забыл, ибо поменялся ролями с Сонькой, когда уходил в Царицын. Как же тогда с сексом было? Если не спросит, то подумает, может быть кто-то. Так естественно, ибо:

— Не только сексом обоюдным жив человек. — Даже если и шли за солдатами маркитантки с любым набором проституток, но солдат было все равно на-а-много больше, и даже более того:

— Всем не дашь, — а ведь как-то обходились. Или посмотрите в театре:

— Некоторым даже не разрешают не только на сцене, но и после снимать маску лисы или петуха со своей буйной головы. Потому что сдержаться тогда уж не будет силы. — А так все нормально:

— Не лошадь и не бык, не баба — не мужик. — Но в драку все равно лезет. Хотели и здесь применить то Самбо, то Бокс, то, как все:

— Кольты и Маузеры, — но было принято решение:

— Биться на огромных деревянных копьях, как Тристан и Изольда. — Ибо так-то трахал ее совсем другой.

Толпа свинарок и их пастухов очень восхищалась, ибо, как сказала одна миловидная пастушка:

— Цирк, — да и только. Потому что все думали:

— Да, дерутся, но не по-настоящему же ж. И были правы, два раза упал с лошади Дроздовский, и два Василий Иванович. Василий злился. Но упал не поэтому, а потому, что понимал:

— Никак не может вышибить из души своей светлой, Сорок Первую, кончившую тем, что сидела на окошке винного магазина, как предлагающая себя всем:

— Кому не лень, — лишь бы налили красненького. Сначала, правда, она думала, что это хорошее место:

— Найти Своего режиссера — как Некоторые почтальонши — и стать наконец Членом Правительства, или хотя бы где-то близко к этому:

— Большим Ученым. — Это-то, правда было запрещено абсолютно по определению, ибо большой ученый может быть:

— Только адын.

Несмотря на всю эту лирику Василий никак не мог избавиться от:

— Хорошо устроившейся в его душе прелестной дамы, обладающей снайперскими способностями.

— Нет, я Чапаев! — орал комдив благим матом, в третий раз пытаясь залезть на своего киннера Эспи, которого в горячах назвал просто:

— Савраска, — а ты кто? Ни-и-кто не знает. Вор в Законе? Так у нас их много, а я: